Аппаратура!

Петька шел по лесу и сбивал головы одуванчиков палкой. Головы с щелчком срывались со стеблей и улетали вдаль. Может, конечно, и не вдаль ни в какую, а просто в кусты, — Петька на их полет не обращал никакого внимания. Он был обеспокоен, причем сразу двумя вещами.

— Аппаратура, — проговорил Петька и срезал палкой очередной одуванчик.

Ночью ему приснился странный сон. Сны всегда странные — на то они и сны. Но этот был вот только что, Петька и позавтракать-то толком не успел — побрел в лес. Во сне он ехал за рулем автомобиля, что уже было не совсем понятно: Петька за рулем автомобиля никогда не был, и вообще про вождение ничего не знал, кроме того, что руль круглый. Однако вот как-то он ехал за рулем и, судя по всему, быстро. Вдоль ночной дороги на большой скорости проносились разные предметы. И тут Петька оказался не только за рулем, но и на соседнем сиденье. «Что ж, — подумал Петька, — такие вещи случаются». И раздвоению собственной личности не придал никакого значения — это же сон, а во сне всякое бывает. Ну и конечно в этот момент навстречу автомобилю стало неумолимо надвигаться нечто красное. Приглядевшись, Петька узнал в нем автодорожное заграждение в виде треугольника. И хотя надвигалось оно до безобразия медленно, тот Петька, что был за рулем, категорически отказывался обращать на него внимание. Правый Петька понял, что рулевой Петька щас так и въедет в этот зловещий треугольник, если его не предупредить. Плевое дело — предупредить. Но законы всех снов утверждают: плевое и есть самое сложное. Предупреждение застряло у Петьки в горле и никак не могло пробраться наружу. Итак, один Петька давит на газ, который он даже не знает, где находится, и в упор не видит красную преграду. Другой давится собственными словами, будто этот красный треугольник уже вскочил ему в рот. А Петька, который спит, наблюдает за всем этим и думает: «Какие же вы все остолопы!» Но тут, в самый последний момент, правый Петька, наконец, превозмог закон сонного тяготения и громко выплюнул одно слово:

— Аппаратура!

Рулевой вывернул руль, правый облегченно выдохнул, а спящий подумал: «Почему „аппаратура“?» — и решил просыпаться. Проснувшись, Петька тут же еще раз повторил слово «аппаратура» и понял, что пора вставать. И вот теперь все утро Петька ходит и твердит одно и то же: «Аппаратура». И хорошее вроде слово — аппаратура — то, что надо, слово, а выползает оно из петькиного рта медленно и противно, словно гусеница лохматая. И навевает тоску. Вот что беспокоит Петьку. Это раз.

Второе хуже. Тропинка вывернула в еловые заросли, куда одуванчики, видимо, заглядывать побаивались. Петьке стало скучно просто так палку в руках вертеть, и он ее запустил в самый бурелом. Там она и застряла. «Цепко, — успел подумать Петька и тут же вспомнил. — А! Второе». А беспокоило Петьку вот что: он уже неделю прожил на даче и все это время ощущал, что ему чего-то не хватает. Чего не хватало — он не понимал, и это его уже начинало волновать не на шутку.

За кустами тропинка выворачивала на опушку. Петька шел и, грустно посвистывая, отщипывал от кустов листья. Оказавшись на опушке, Петька встал, как вкопанный. Дорогу ему преграждал козел Рома, известный забияка, наводивший шорох кругом уже не один год. Увидев Петьку, Рома тряхнул головой, опустил рога вперед и стал бить копытом. Так стояли они друг напротив друга и смотрели в глаза. Первым не выдержал Петька — он громко крикнул: «Аппаратура!» — и бросился наутек. Он бежал все быстрей и все громче орал:

— Аппаратура!

Сквозь собственный крик он слышал топот неотстающего козла Ромы. Но это было уже не важно. Потому что теперь Петька точно знал, чего ему не хватало. А не хватало ему приключений.

Воспитание силы воли

Поглядел Петька на посуду не мытую, на вещи свои разбросанные тут и там, на сад, поросший сорняками, и решил силу воли воспитывать — иначе никогда порядок не наведешь. И с запалом принялся за дело. Но запала, как оказалось, хватило не надолго. Посуду он еще кое-как помыл. Правда, только ту, что стояла в раковине, остальную решил оставить на следующий раз. Ведь воспитание — дело не быстрое, а если он сейчас все сразу помоет, то как он потом будет силу воли воспитывать? Пошел он вещи свои в порядок приводить. Встал перед кучей своих носков, маек, ботинок и свитеров и начал их перебирать. Перебирал-перебирал и неожиданно заметил, что теперь у него не одна куча вещей, а две. Только поменьше. «Вот те раз!» — озадаченно смотрел Петька на размножившиеся вещи. В огород он решил даже не выходить — вдруг сорняки тоже начнут размножаться? И понял Петька, что с воспитанием силы воли у него что-то пошло не так, и с досады пнул ногой кастрюлю, которая так и стояла на полу с дождевой водой. Вода расплескалась по всей террасе. Глядя на это безобразие, Петька стал догадываться, что для воспитания его силы воли нужны радикальные методы.

Он сел на крыльцо и стал думать о том, какими методами он бы мог спасти захиревшую свою силу воли. И через полчаса он тихим голосом, но твердо произнес:

— Зловещий дед Пафнутий…

Дед Пафнутий жил на самой окраине поселка, где дачи переходили в лес. Прямо у забора росла огромная старая ель, наполовину скрывавшая потемневший дом деда Пафнутия, отчего он был похож на жилище людоеда. Сам дед Пафнутий выходил с дачи редко, и при встрече с ним дети с криком убегали наутек. Петька тоже в детстве до ужаса боялся деда Пафнутия, да и сейчас ему становилось не по себе, когда он проходил мимо дедова дома. Петька замечал, что и взрослые здороваются с дедом Пафнутием не столько из вежливости, сколько из страха, хоть и скрывают это. Деда Пафнутия так и называли — «зловещий дед Пафнутий».

Вот и решил Петька пойти к нему. Это был единственный способ воспитать Петькину силу воли. И Петька отправился в путь. Он не знал, что скажет деду Пафнутию, он не знал и как к нему обращаться — не «зловещий» же «дед Пафнутий». Но другого выхода не было.

Петька остановился перед покосившейся калиткой. От тени огромной ели веяло холодом. Петька посмотрел последний раз на едва пробивающиеся сквозь еловые лапы солнечные лучи и потянул калитку на себя. Она со скрипом открылась. Петька пошел по кривой тропинке, ведущей мимо спутанных зарослей боярышника. Он уже почти добрался до дома, как услышал глухой голос:

— Ну здравствуй.

Петька никого не видел, но на всякий случай сказал:

— Здравствуйте. Я, Петька.

— Я знаю, кто ты, — из зарослей появилась косматая борода деда Пафнутия.

«Ну все, пропал», — подумал Петька.

Дед Пафнутий выбрался из кустов на тропинку:

— Я, Петька, с твоим дедом дружил.

— Как так? — удивился Петька.

— По средам в баню ходили. И вообще, — дед Пафнутий подошел вплотную к Петьке и протянул ему свою шершавую ладонь. — Иван Сергеевич, как писатель. Тургенев, знаешь такого?

— Как же, «Муму», — сказал первое, что пришло в голову, Петька и положил свою ладонь в огромную кисть старика. Ему, конечно, было уже не так страшно, тем более раз речь зашла о великих русских писателях, но сердце все равно колотилось, как канарейка в клетке.

— С чем пожаловал, Петька? — спросил дед Пафнутий, который теперь был Иваном Сергеевичем, и блеснул глазом.

Петька понял, что лучше ничего не скрывать — мало ли чего еще старик знает, и честно ответил:

— Силу воли воспитываю…

Однако вместо того, чтобы рассердиться, дед Пафнутий рассмеялся, поскрипывая чем-то внутри:

— Пойдем-ка, Петька, я тебя специальным чаем напою. От него у тебя сила воли вмиг выправится.

Петька уже знал, что от чая в гостях бесполезно отказываться, да и интересно было, что за чай такой у деда Пафнутия. За чаем дед рассказал, что у него есть взрослый сын, который работает врачом, что за домом у него есть заросший пруд, в котором иногда живут бобры, и что «зловещим дедом Пафнутием» его прозвал шутки ради Петькин дед за косматую бороду.

— Только дачники у нас шуток не особо понимают, — закончил рассказ дед Пафнутий. — Но есть и плюсы. Аркашка, например, ко мне только раз в год заходит. А он на меня такую тоску наводит — жуть.

Летающие предметы

Петька и Костя сидели на автобусной остановке рядом с деревенским магазином, пили "Байкал", болтали ногами и наблюдали за тем, как черный пес, лежащий в теплой пыли у входа в магазин, выкусывал у себя на брюхе блох. День был хороший, настроение тоже, и было здорово, что можно просто так сидеть на деревянной скамейке и думать только об интересных и увлекательных вещах.

— Даа… — глотнув газировки, произнес Костя.

— Тоочно… — согласился Петька и отхлебнул из своей бутылки. А потом они, не сговариваясь, громко чокнулись и сделали еще по глотку. От бутылочного звона пес подпрыгнул, посмотрел на ребят и, успокоившись, свалился обратно в пыль.

Наконец, из-за поворота показался автобус. Он неспешно подкатил к остановке, немного завалился набок, основательно заскрипел и пыхнул жаром. С мягким скрежетанием открылись двери, и из них вышли старушка с корзинкой и женщина с детсадовским малышом. Малыш спрыгивал со ступенек, держась за мамину руку и отталкиваясь сразу двумя ногами. И при каждом прыжке он скандировал, стараясь перекричать ворчанье автобуса:

— Мама — мне нужен — ковер-самолет!

Что ему на это ответила мама, ребята так и не узнали, потому что автобус закрыл двери, поднял облако пыли и, важно похрипывая, тронулся в путь. Когда облако пыли рассеялось, не было видно уже ни автобуса, ни мамы с малышом, и только вдали топала старушка с корзинкой, припадая на один бок. Ребята дружно протерли от пыли горлышки у бутылок и выпили по глотку.

— Я в детстве мечтал на управляемом стуле летать, — сказал Петька.

— Ха! На стуле! — Костя резко повернул голову, отчего одно его ухо стало светиться красным на солнце. — Я мечтал летать на сарае. Он летает, а я лежу внутри на диване, чай пью или в домино с кем-нибудь играю. Сыграли партию — а мы уже в Москве. Чаю попили — в Ленинграде. Так и за границу можно было сгонять…

— И с кем же это ты там в домино играть собирался? — спросил Петька, с интересом разглядывая светящееся на солнце красное ухо товарища.

— Не помню, — Костя повернул голову обратно, и ухо перестало светиться. — Может, и с тобой. А может, с Мишкой. Но вообще, я думаю, что сарай выдержал бы всех нас троих.

— Дааа… — затянул Петька и посмотрел высоко в небо. Они помолчали немного, а потом Костя поставил газировку на лавку и хитро сощурился:

— Ну а что, Петька, может, дельтаплан построим?

Петька тоже отставил бутылку в сторону:

— Вот и я об этом думаю. Только, Костя, у нас чертежа нет. Как без чертежа строить?

— Ничего, чертеж раздобудем. Мишкин папа нарисует. Слышал, что тетя Таня сказала: у Василия Ивановича отпуск?

Они опять задумались и стали усиленно болтать ногами, а от этого, как известно, думается гораздо лучше. Потом Петька резко перестал болтать ногами:

— Хорошо. А полетим откуда?

— Как откуда?! С обрыва! — Костя даже подскочил на скамейке, видимо, уже представляя, как он отталкивается от края обрыва.

Петька тоже представил себе край обрыва:

— Есть риск.

— Риск есть, — согласился Костя и, огорченный, сел на место. — Не станет нам Мишкин папа чертеж рисовать.

— Это точно. Он профессор и не допустит, чтобы мы себе все кости переломали.

И расстроенные товарищи грустно вздохнули.

Петька с Костей с таким оживлением обсуждали полет на дельтаплане, что и не заметили, как к ним подошел однорукий пастух Василий и сел рядом на лавку. Василия они знали с детства и считали человеком очень хорошим. Но были у него две особенности, настораживающие окружающих. Во-первых, у него всегда убегал задиристый козел Рома. А, во-вторых, с козами Василий общался точно так же, как с людьми. И непонятно было, то ли козы у него такие умные, то ли люди не до конца понимали Василия.

— Лет десять тому, — начал рассказ Василий, обращаясь не то к ребятам, не то к козам, пасущимся позади остановки, а, может, и вовсе сам с собой разговаривая, — в городе я был. И слышу вдруг, мужики где-то наверху орут. Смотрю, значит, и вижу: выкидывают они с балкона шкаф. Шкаф большой, а этаж высокий… Папироски нет? — неожиданно прервал историю Василий.

— Не курим мы, дядя Вась! — Петька развел руками. — Что дальше-то было?

— Жалко, курить охота… — Василий потер ладони о штаны. — Да что, кинули они этот шкаф вниз. Он полетел. А этаже на пятом вдруг развернулся и влетел в окно. Вдребезги. И шкаф, и окно. Спарусил, значит… А ну, куда пошла?! — Василий переключился на одну из коз.

Костя опять подскочил и стал сверлить глазами Василия:

— Это что же, дядя Вася, вы хотите, чтобы мы на шкафе полетели?!

— Зачем на шкафе? Я просто хочу сказать, что так или иначе летает все что угодно… Так! Море волнуется раз! — громко крикнул Василий и поднял указательный палец вверх. Козы после этого встали как вкопанные, а Василий подмигнул ребятам: